Федор Михайлович Достоевский — это тот писатель, которому удалось навсегда вписать свое имя в мировую культуру. Его романы — каждый из которых исследует человеческое существование во всем его многообразии повлияли не на одно поколение литераторов, режиссеров и философов. Художественный мир Достоевского, экзистенциально напряженный, сложный и неоднозначный, проникнут бесконечным множеством религиозных и метафизических конфликтов, образующих цепочку внутренних противоречий и дилемм, в конечном итоге приводящую к философской полифонии. Эта умозрительная конструкция складывается из уникальной достоевской поэтики, располагающей к широте мысли и многозначности интерпретаций. В этой поэтике значительную, возможно, даже ключевую роль занимают персонажи, их образы и характеристики. Часто литературные герои становятся своеобразным интимным зеркалом автора, и, в случае с Достоевским, принимая во внимание его постоянные «метания души», данный вариант кажется вполне вероятным. Принято считать, что герои Достоевского — это убийцы, маргиналы, юродивые, —  но среди них также есть и роковые дамы, интеллигенты и революционеры.

В этом тексте мы попробуем рассмотреть мужские образы в романах Достоевского, интерпретировать и понять их.  

Нигилизм

Эпоха XIX века, в которую творил писатель, была отмечена возникновением и распространением нигилизма — мировоззрения пустоты, отрицания и неверия. Достоевский, как глубоко верующий человек, чутко переживал духовные перемены времени, и это нашло свое яркое отражение в его творчестве. Такие герои как Ставрогин, Кириллов, Иван Карамазов не только иллюстрируют нигилистические настроения того времени, но также становятся выражением острых религиозных переживаний писателя. Несмотря на резкое осуждение нигилизма как явления, сложные, глубоко осмысленные и раскрытые герои этого направления могут многое сказать о религиозной неопределенности и возникавших у Федора Михайловича противоречиях. Например, основой для инженера-самоубийцы Алексея Нилыча Кириллова стала озвученная когда-то в «Дневнике Писателя» предельно атеистическая идея «логического самоубийства». Для всех этих персонажей очень важен фактор интеллектуальности, вследствие которого они и приходят к определенным идейным открытиям. Что теория Раскольникова об «обыкновенных и необыкновенных типах людей», что рационализированное самоубийство Кириллова, что споры Ивана Карамазова с воображаемым чертом становятся результатом напряженных и насыщенных интеллектуально-духовных исканий. Как правило, подобные мужские герои находятся вне «общепринятых рамок», на некоторой социально-культурной обочине — отшельник-инженер, погруженный в бредовые фантазии о боге, нищий студент-отщепенец, бросивший университет и изолировавшийся от общества, маргинальный аристократ, глубоко отчужденный от высшего света и откровенно издевающийся над ним. Подобный тип героев представлен у Достоевского достаточно обширно и разнообразно: от сомневающегося, запутавшегося в себе Раскольникова, пришедшего в конце концов к богу до деспотично-манипулятивного, хладнокровного и расчетливого Петра Верховенского, способного пойти на что угодно ради собственных целей. Красной нитью через всю библиографию Достоевского проходит мотив поиска бога, поэтому можно сказать, что характерная черта подобных персонажей — неприятие бога.  

Христианство

Оппозицию к не принимающим бога составляет ряд светлых героев. В отличие от нигилистов, отрекшихся от морали, религии и общества, эти светлые образы нравственны, добросовестны и имеют общее стремление к обретению бога. Совершенным и недостижимым идеалом для Достоевского является Христос, и практически все положительные мужские характеры, так или иначе, соотносятся с этим архетипом. Среди самых явных примеров однозначно можно выделить Князя Мышкина — наиболее близкую к христианскому идеалу Достоевского фигуру, помещенную в условия XIX века. Жертвенность, возвышенность, благородство и святость Князя парадоксальным образом оказываются несовместимы с современной реальностью, и это сводит его с ума. Если нигилисты старались отвергнуть этот мир с его несовершенностью, то Мышкин, открытый к людям и готовый принять их греховность, оказывается отвергнут самим миром. В конце концов, он превращается в апатичного и обессиленного больного, отрешенного от существующей реальности, не способного что-либо предпринять. Вера и святость не менее выразительно отражены в Алеше Карамазове. Конечно, Алеша не настолько по-энциклопедически добродетелен как Мышкин, но он также обладает многими характерными христианскими качествами. В сущности, именно Алеша становится духовной опорой для многих героев «Братьев Карамазовых», потому что искренне верит в любовь и спасение, и действительно хочет помочь окружающим. Хотя в романах писателя присутствует некоторая художественная прямая, отражающая несколько фундаментальных начал, произведения Достоевского нельзя назвать моралистскими, ведь его психологические портреты — сложны и неоднозначны, а некоторых персонажей очень сложно причислить к какой-то определенной группе. В творчестве писателя большой вес имеет мотив искупления, который также очень часто встречается во многих его сюжетах. Искупление становится актом внутреннего преображения, через которое человек может найти светлый путь и бога. Среди таких героев, конечно, можно вспомнить Раскольникова или старика Мармеладова — они оба несовершенны, во многом порочны и безнравственны, но они приходят к искреннему и бескомпромиссному раскаянию, и от героев-нигилистов переходят в серую зону ищущих бога и признающих свою вину. Можно вспомнить того же Ивана Карамазова с его «если бога нет, значит все позволено», который представляет из себя человека, обуреваемого серьезными внутренними конфликтами, и, хотя на первый взгляд он скорее относится к героям-нигилистам, его стремление к справедливости и милосердию раскрывает его характер как сложный и многогранный.  

Так в чем же особенность мужских героев Достоевского?

Резюмируя, становится ясно, что всех этих персонажей объединяет интеллектуально-духовной вовлеченность. Нигилисты, отрицающие бога и смысл жизни, адепты Христа, противостоящие порокам и прославляющие веру как великое спасение, а также амбивалентные трикстеры, балансирующие между богом и упадком — все они становятся большим инструментарием, с помощью которого писатель проводит в своих романах масштабные метафизические диалоги на самые сложные темы.  

Автор: Раис Султан